«Позднее Ботвинник снова вернулся к вопросу о матче. Я еще работал в НКВД (ушел оттуда уже после войны, в 46-м) и спросил об этом генерала Мамулова, управляющего делами у Берии. Сам он в шахматы не играл, но любил их. И я ему говорю: «Степан Соломонович, тут есть такое соображение: а не сыграть ли нашему Ботвиннику матч с Алехиным? Кое-кто, правда, сомневается в его победе». А Мамулов и говорит: «Выиграет или нет – не имеет никакого значения, ибо матч вообще не может состояться. Алехин – военный преступник и при попытке проехать в СССР будет арестован на границе и выдан французским властям. Если, конечно, французы не затребуют его раньше из Испании».
В то время генерал Франко стал уже выдавать военных преступников. Алехин знал это – вот почему и вынужден был уехать в Португалию: тамошний глава правительства Салазар не выдавал военных преступников, и союзники смотрели на это сквозь пальцы. Когда же Алехин заявил, что он не причастен ни к фашистскому режиму, ни к антисемитским статьям, опубликованным в 1941 году в «Parizer Zeitung» (о них, по словам Вайнштейна, стало известно еще в самом начале войны: «В полном виде они, правда, к нам тогда не попали. Но достаточно было и того, что напечатал английский журнал «Chess»), ему предложили приехать во Францию и предстать перед французским судом. По моим сведениям, Алехину инкриминировалась измена родине. Я не думаю, конечно, чтобы его казнили, подобно маршалу Петэну, но осужден он мог быть вполне.
Алехин наивно полагал, что Ботвинник согласует этот вопрос с лордом Дербиширом, тогдашним президентом Британской шахматной федерации. Но дело-то в том, что решался бы вопрос совсем на другом уровне…
Я выступил на эту тему в печати еще в 1944 году. В частности, написал, что своими действиями во время войны Алехин поставил себя вне рядов культурного человечества. И на заседании шахматной секции, уже в самом конце войны, когда Ботвинник поднял вопрос о матче, я его в лоб спросил: «Михаил Моисеевич, я человек беспартийный, но вы-то коммунист, и мы с вами оба евреи по национальности. И я не понимаю, как вы будете пожимать руку, которая по локоть в крови коммунистов и евреев?!» На что он хладнокровно ответил, что если не состоится его матч с Алехиным, то Эйве провозгласит себя чемпионом мира, а потом проиграет матч Решевскому, и, таким образом, звание чемпиона мира навсегда уплывет в Америку… («Но когда Керес в 1945 году впервые после войны приехал в Москву, – пишет Хеуэр, – а Ботвинник его приглашал в гости, он, по утверждению Кереса, сказал: «Такому человеку, как Алехин, я руку не подам».)
– Что ж, в логике ему не откажешь…
– Да, но матч-то все равно не мог состояться! Просто Ботвинник, по-видимому, этого не знал и считал, что Молотов сможет настоять на матче.
Так что не был я вовсе такой злокозненный, как мнится Ботвиннику. Просто я был лучше информирован. И поэтому уже тогда предложил в печати, чтобы сразу после войны организовать матч-турнир сильнейших шахматистов. Я имел в виду участников АВРО-турнира (естественно, без Алехина), добавив к ним Смыслова. А затем либо сразу провозгласить победителя новым чемпионом мира (установив при этом статус розыгрыша первенства мира), либо провести матч между двумя первыми призерами, так как чемпионский титул традиционно разыгрывается в матче.
Когда вопрос о матче с Алехиным был поставлен на голосование, я заявил, что одновременно ставлю вопрос о своей отставке: если бюро шахматной секции выскажется за матч, это будет означать, что я уже не председатель. Голосование дало результат 5:4 против матча! Я, понятно, воздержался – и как председатель, и как поставивший вопрос о своей отставке.
Голосование было открытым, и я хорошо помню, что Котов и Рагозин (будущий тренер Ботвинника) голосовали против Ботвинника! И тут кто-то из присутствующих (по-моему, Абрамов) сказал, обращаясь к Котову: «Саша, а ведь было заседание партбюро, и мы решили, что матч должен состояться». Котов пробормотал: «Я об этом не знал… Надо переголосовать». Мы переголосовали, и на сей раз все члены партии подняли руку «как надо». Но Вячеслав Рагозин – я хочу это подчеркнуть – повторно голосовал против матча!
– Судя по всему, решение играть с Алехиным было принято на самом высоком уровне. Вряд ли Ботвинник стал бы действовать так напористо, не заручись он надежной поддержкой.
– Да не было никакого решения. Ботвинник, вероятно, просто сказал Молотову, что матч политически важен, иначе титул чемпиона мира уйдет от нас, а Молотов дал добро. Больше ничего и не требовалось. Подумаешь, какое дело! Сталин в эти дела не лез, Берия тоже. А у Молотова хватало власти, чтобы самому решить этот вопрос…»
Напомню, что это интервью было опубликовано еще при жизни Ботвинника, и Михаил Моисеевич ни словом не возразил – во всяком случае, в печати