Марина Давыдова
1 Март в 23:41 · Москва · отредактировано ·
1991 - 2015
Я понимаю, что не стоит писать об этом сегодня, когда мы в очередной раз впали в непродолжительную эйфорию/ в очередной раз стали восклицать, друг другом восхищаться/ в очередной раз сняли друг друга на фоне друг друга, запостили, залайкали, прокомментировали/ пересчитали всех пришедших и насчитали гораздо больше 21 тысячи.
Я понимаю, что не стоит, но я напишу, потому что это меня мучает.
Все те долгие часы, что я проходила сквозь рамки металлоискателей, а потом шла в окружении интеллигентных и милых мне людей, меня не покидала мысль, что в далеком августе 1991 года случилась великое и счастливое исторические недоразумение.
На стороне «свободной России» была одна танковая рота Сергея Евдокимова, на стороне путчистов многочисленные дивизии, ОМОН, спецподразделения «Альфа» и «Вымпел». Но язовы, янаевы и пуги с одной извилиной на всех ошибочно приняли интеллигентское стояние у стен Белого дома за начало всесоюзного восстания, а вышедших на улицы города тогдашних креаклов - за народ. Они побоялись проехаться по «народу» танками. Могли бы спокойно ехать. 84 процента населения не выразили бы решительного протеста. Покряхтели бы, почесали репу и спокойно продолжали бы себе жить в Союзе Советских Социалистических Республик.
Это была величайшая глупость путчистов, которой мы обязаны двумя десятилетиями жизни в более или менее свободной стране. Великая историческая случайность. Великий шанс, который мы не сумели использовать. ГКЧП приняло нас за народ, мы приняли случайность за закономерность. Это была уже наша ошибка.
Закономерность в том, что «советский союз» не вытравить из России. Слишком глубоко он в нее въелся. Ее удел жить в промежутке между фашизмом (например, сталинским) и полуфашизмом (например, брежневским), называя его разными другими словами (например, социализмом).
Но в 1991-м мы вот так, дуриком, вдруг на время вырвались из замкнутого круга, и это, черт побери, чего-то стоит! Надо просто исполниться стоицизмом. Надо осознать эти 20 лет не как историческую неизбежность, а как случайный и счастливый дар. Их ведь могло бы и не быть, но они были!
Я знаю, что это небольшое утешение, но других утешений у меня для нас нет.