Там, где цивилизацию германского национал-социализма сменяет макабр чистой экзистенции, черная дыра голой жизни, начинается пространство «Вулкана» Романа Бондарчука (2018) – фильма, увезшего из Еревана Гран-при.

Инспектор ОБСЕ застревает «где-то на Херсонщине». Его машина глохнет посреди глуши, коллеги исчезают, и, оставшись один, он постепенно теряет документы, деньги, телефонную и иную связь с большим миром, привычный облик и идентификацию, едва не проходя то самое делёзовское «становление животным» – примерно, как героиня в модном «Календаре» Игоря Поплаухина.

Выясняется, что размеренной жизни города, подразумевающей историзм и упорядоченность (вспомним «Адаптацию») противостоит вовсе не провинция, не деревня, а именно такие, страшные и безымянные пространства, полуабстрактные и гиперреальные, в которых нет дорог, но есть направления. Последние годы в игровой кинематографии СНГ возникло целое направление, исследующее художественные, и не только художественные, территории такого рода – и их население. Условную Россию и условный Восток Украины в этом мрачном клубе, в частности, представляет «украинский режиссер» Сергей Лозница («Счастье мое», «Кроткая», «Донбасс»), Казахстан – Адильхан Ержанов («Хозяева», «Чума в ауле Каратас» и др.). «Вулкан» – серьезная заявка на членство Украины.

В самом деле, герой Бондарчука точно так же выпадает из обычной жизни в параллельную реальность, зловещую и абсурдистскую. В отличие от «Счастья» и «Хозяев», «Вулкан» не может похвастать ни концептуальной мощью (пусть даже у Лозницы она носит несколько человеконенавистнический оттенок), ни зловещей потусторонней эсцентрикой, но скромная реалистичность его повествования способна напугать ничуть не меньше. Кроме того, в отличие от надменного Лозницы, фильм Романа Бондарчука в большей степени проникнут ощущением сопричастия и сострадания, обычно именуемым – его критиками – стокгольмским синдромом. Если бы наши федеральные пропагандисты хотя бы немного следили за новостями мирового кино, им следовало бы торжествующе рассказать об этом фильме российской аудитории –о том, как убедительно он демонстрирует полную анархию «на» Украине и наступивший failed state, как настаивал в свое время президент РФ.

Но одно дело пропагандисты, а другое – думающий зритель. Этот зритель понимает, что подобные пространства с их звериными отношениями – будь то в украинской провинции или где угодно еще – возникают как реакция среды на многолетнее отсутствие (слабое присутствие) права – в виде государства. Или – как реакция на государство, реально деградировавшее до того самого образа «стационарного бандита», чьи представители даже внешне неотличимы от уголовников. А под таким углом зрения главный герой, брошенный где-то посредине фильма умирать в глубокую вырытую яму в выжженном солнцем поле, – и голодающий уже почти три месяца Олег Сенцов – образы, как ни прискорбно для всех нас, одного порядка.