О Макаревиче:

Задача искусства — не быть с кем–то, а быть со всеми одновременно. Поэтому это задача выбора... [...] Произошли те шаги, которые для Андрея являются необратимыми. И сколько бы мы с тобой лично ни обсуждали бы эту ситуацию, они необратимы. [...] Огромная ли это личная потеря для Андрея? Безусловно. Легко ли ему сейчас? Очень тяжело. Жалко ли мне его как человеком человека? Безусловно. Но я с этим ничего не могу поделать, потому что огромное количество людей он просто оттолкнул от себя, вычеркнув их из поля своего видения, а это миллионы. Это роковая ошибка Андрея, роковая.

Об Арбениной:

Да, о Дианке. Ты совершенно прав, я понимаю, что Дианка, она там, тысячи–тысячи людей, и она женщина. И она сказала эти слова от чистого сердца. Я же видел: ну прям от чистого сердца она это сказала. Это, правда, глупости. Нет этого КГБшника, который звонит, отменяет. Это не так. Вот если вы меня пригласите, все–таки я знаю промоутеров в стране, как ты знаешь, и самых лучших, я вам расскажу. Дианка — чудная, прекрасная, я ее обожаю, прям не знаю, как я ее обожаю. У нее будут сейчас, насколько я знаю, концерты в Москве.

Об Охлобыстине:

Совершенно он никакой, конечно, не нацист, абсолютно. Когда Ваня произнес вот это, я приехал к нему. Это же, по–моему, лето было. [...] Ну, ребята, Иван никакой не фашист, Иван — патриот России и всегда им был. Иван — человек отважный, отвагу он свою много раз в жизни доказывал. Ну как доказывал? Он никому ничего не доказывал, он был на войне и не жалел свой жизни. [...] Я глубоко убежден, что никто никого ни в какие печки бросать не будет, и Иван не из тех ребят, у которого шестеро своих детей, что Иван из тех людей, которые кого–то в какие–то печки бросать будет. Просто Иван когда–то был резвым парнем, сейчас он стал человеком очень известным в интернете, в газетах, бла–бла–бла. Его выходки такого рода — я могу к ним относиться, как к выходкам, но иногда его выходки имеют для него какое–то значение. Я на него вообще иногда сильно злюсь.